***
Сначала я писал книгу, потому что думал о ней семь лет, потом я писал книгу, потому что у меня закончились идеи для рассказов, все драфты и наброски я сконструировал в девять рассказов, затем я писал книгу, потому что очень хотел помочь людям текстом, который мог бы стать для них своеобразным псалтырем или евангелием, далее я писал книгу, потому что почувствовал необходимость заставить всех рыдать, вызвав жалость к себе, после этого я писал книгу, потому что бросил пить и принимал таблетки, и мне было больше нечего делать, засим я писал книгу, потому что опять начал пить и писать стало безумно весело, впоследствии я писал книгу, потому что это виделось мне моей модальностью бытия и средством избежать экзистенциальную вину, я даже однажды писал книгу, потому что хотел привлечь к себе внимание одной особы, именно таким способом, но это же такая ложь.
Есть мнение, что только сейчас я начал получать настоящую сосредоточенность процесса, радость дела, от которого можно отдохнуть, прогуливаясь вечером по-над-вдоль сутолоки баров и узости стамбульского центра, и широты пролива, и спертого воздуха русской речи, и запаха восточной гастрономии.
Во времена почти уже месячной (еще не оконченной) эмиграции мне довелось пожить вместе с тремя друзьями, прочувствовать их ярче и восхититься ими (хоть и по-другому, но) в очередной раз.
Еще два месяца назад, в свой день рождения мне хотелось бегать по проспектам и тупикам и кричать СПАСИБО, но сейчас все не так. Я потерял ощущение благодарности к. Я потерял наполненность солнечным временем и безграничным пространством. Я потерял соприкосновение, я потерял отчуждение, я потерял отрешенность.
И как рождать из этой потери текст – совсем непонятно. Несмотря на то, что он рождается ежедневно (надеюсь, не по инерции). Видимо, в этом и его особенность – очередная особенность, которую я не понимаю.
Но я уже давно оставил попытки понять и чувствовать, и проявлять нежность, и уделять внимание, и помогать, и заботиться, и окружать теплом, и светить, и освещать, и все на свете. Потому что ему это совсем не нужно.
Вы спросите: а что же ему тогда нужно?
Уверен, ответ вы в состоянии сгенерировать сами.
***
Из плюсов: я научился работать с кем-то рядом. В течение последних трех месяцев я жил один только пару недель, а все остальное время делил площадь с другими. Для меня, любящего уединение, это было стрессом, который помогла преодолеть способность к сосредоточенности.
Спасибо двадцати четырем годам чтения, пятнадцати годам баскетбола, десяти годам гитары, шести годам шахмат, двум годам йоги и медитации, году фортепиано, а также special thanks to викридита (которая научила меня, что если ты смотришь вокруг, ты никогда не будешь чувствовать себя одиноко) и самадхи (комментарии излишни).
Все-таки место для благодарности во мне осталось. Это ли не...?
***
Пока что мне доступны только физического рода вершины, но это все равно радует, поскольку а) я обрёл и сохраняю оптимизм, б) я покоряю вершины один, без наблюдателя, что близится к опыту абсолютной чистоты, ибо только в одиночку покорённые вершины открываются невиданной, настоящей любовью, не одной стороной, но всем сердцем.
Я нашёл рецепт лечения больной души и сомнений. Я уезжаю в место, где тепло и сыро, и гуляю долго-долго один, без музыки, разговоров, шума. И это очищает, потому что я встречаюсь с самим собой, gespräch im gebirg одного еврея вместо двух (хи-хи) (еврей здесь – эквивалент кали́ки).
Кто сказал, что работа писателя физически незатратна? Вы попробуйте четыре часа подряд просидеть за столом и написать тысячу слов. Гарантирую, у вас отвалятся шея и рука, как при неудачной мастурбации (салют!).
31 июля в арт-пространстве M’ars состоится перформанс-день на тему эскапизма. Я буду там спать на кровати вечером, с 19:00 до 21:00, с голой девушкой, и буду изображать стихи без и с (надеюсь) генератором текстов. Приходите выспаться.
Подробности позже.
***
Я сижу в библиотеке и в который раз перекраиваю язык своей книги; я испачкал тучу страниц крошки-блокношки, обезмученный лежу на столе и вспоминаю, что дома лежат сотни страниц, исписанных чем-то влажным, мокрым, неоформленным, никому даже мне непонятым, никому ненужным, и эти страницы – даже не половина книги, которую я так хочу написать, но она не даётся мне, получающийся текст липкий и нудный, ничего не выражающий, все слова в нем как будто совсем неправильные, совсем не те, и груда тысяч тысяч букв, которые я исковеркал, совершенно не работает, и от этого хочется разрыдаться прямо здесь, прямо сейчас, на глазах у всех, за этим маленьким столом, с двумя гадкими зелёными лампами.
***
Наслаждаясь концом леса, я шел в пальто и туфлях и нес четыре кирпича, которые подобрал в обгоревшем сторожевом домике у Лосиноостровской (кстати, за ней ещё и грядки с подвязанным чем-то – идиллия!).
И думал о том, что на прошлой неделе я был молодец – я работал над книгой 30 часов, почти столько же провел в метро, сходил на две тренировки, отыграл одну игру, проводил сеансы психоанализа подросткам (параллельно пытаясь научить их говорить по-английски и немецки), покрасил стены и сделал ещё какую-то кучу всего, уже не помню. На этой неделе я не такой молодец, что не мешало мне вчера в баре стоять у зеркала и твердить обратное, глядя прямо себе в красное лицо, убеждая себя и гипнотизируя, как Каа.
И ещё я спрашивал себя, зачем я так много работаю над книгой, в то время как моя мечта – писать тексты для Зиверт?
Я донес кирпичи, выдержав странные взгляды на себя, помыл руки и решил пока не писать тексты песен для моей Юлечки. Пусть себе спокойно становится все популярнее. А я просто схожу на её концерт и буду кричать её песни, и смотреть на нее, и тянуть к ней руки, и подарю ей цветы, дождавшись у выхода для артистов.
***
почему меня упорно продолжают называть начинающим писателем, это так странно
это не отношение к высказавшемуся человеку, скорее, меня смущает формула, ибо математик ощущает, что начинающим писателем был в 8 лет, ну в 15, ну максимум в 23, но никак не сейчас, когда за спиной сотни прочитанных книг сложностью от 0 до 10, где 0 – это «Ночь в Лиссабоне», а 10 – «Улисс» в оригинале
когда за спиной 5 тысяч часов работы над текстом, аспирантура, конкурсы, мастерские, форумы, открытые микрофоны, страдания, голод, города и люди, люди, люди люди люди люди
когда эволюция очевидна при пролистывании тонкой, дряблой книжечки стихов и эссеистики, когда самокритика – сугубо пейоратив, когда только и голова, что о книге, книге, книге книге книге, тексте
когда единственным hermitage оказывается текст, где никто не сделает больно и не раздавит очередной невнимательностью, пренебрежением, осуждением, насмешкой, обесцениванием, непониманием, перебиванием, недослушиванием
Я был писателем всю жизнь, и если 27 лет – это начинающий писатель, то когда уже наступит время попрощаться с Матёрой?
***
Сегодня я, кажется, начинаю жить жизнью, о которой так мечтал всю зиму и весну. Я ужасно беден, у меня на карте утром было 77 копеек, но зато я могу писать и бродить по улицам, и умирать от их красоты.
***
в отсутствие веры и поддержки, которая могла бы удовлетворить и вскипятить Ненасытного Эгоцентричного Невнимательного Чрезмерчувствительного Обесцени-вающего меня я пытаюсь найти что-то там, где искал последние годы, однако мой скромный пантеончик вкусовщинских художников Джойс-Ротко-Сэлинджер-Бэконhood-дфУоллес-ДмитрийКузнецов-Иккю – слабый паллиатив, не отменяющий реальность –
я думал, что отдохнул, шатаясь под водой и вдоль воды, под солнцем и пахмурностью, оградившись от работы над текстом и учеников, обманывая себя к концу двух недель, что даже затоскоскуч по буквеннице –
и вот я за столом, но голова и спина болят все так же, все так же получается совсем меня не удовлетворящая слякоть, а не могучий текст-коан, по-настоящему красивый, все так же нет денег, чтобы даже купить лампочку в настольную лампу (Саша, имей совесть, она и так не прогорала – в отличие от тебя – в течение четырех лет, то есть с самой покупки), все так же зачем-то пропиваюсь по улицам и заведениям, все так же не могу любить мир и очень устал –
если Daбыть когда-нибудь мне и улыбнется сквозь редукцию моей оптики, то это будет улыбка Китса, увидевшего свою оду выгравированной на ночном горшке –
извините
***
Когда закончилась Зона Сталкера и ушли из Иллюзиона фильмы-переклики по Тарковскому, я задаюсь вопросом после фильма Балабанова «Я тоже хочу»: неужели на небо, в рай, в счастье забирают по какому-то принципу? Что нужно для этого делать?
Я пытаюсь каждую встречу с людьми превратить в их день рождения, вызываю такси потерявшимся пьяным людям на улице, пишу женщинам стихи, даю большие чаевые в своём баре, не кричу ни на кого, отношусь с любовью ко всем, стараюсь поднимать настроение грустным, утешать скорбящих, Говорить и Поступать, выполняю все свои обещания, кормлю голубей, покупаю мало пластика, избавляюсь от всех вещей, которые у меня есть, внимательно слушаю каждого, обнимаюсь при встрече крепко.
Неужели всего этого недостаточно, чтобы стать счастливым? Я тоже хочу счастья. Я тоже хочу.
***
что говорит с печалью в лице
кошке, усевшейся на крыльце,
снегирь, не спуская с последней глаз?
«Я думаю, что пережил все, что хотел, кроме текста, которым могу по-настоящему гордиться».
Я подавался на очередную писательскую мастерскую, на которую меня не возьмут, и перечитывал свои рассказы прошлого года. Пока читал, в голове гарцевала и вертелась перед зеркальцем только одна фраза – слова Тарковского об одном из ранних фильмов Триера: «Очень слабо». Недвусмысленно. Крыть нечем.
Тем смешнее, что в начале июня я читал на авторских чтениях часть рассказа «Удел невесомости», после чего шел по улице и думал, что рассказ вторичен и крив, но хотя бы у меня есть «Айрис у окна», которой я могу гордиться. И вот я перечитал её и понял, что гордиться мне, кроме пары стихотворений, особо и нечем. Главную победу – победу над собой – я так и не одержал.
Тем проще жить, когда наступает осознание, что прожито все и ждать больше нечего, надеяться – тоже. Но вставать с кровати по утрам как-то почему-то зачем-то для чего-то надо, и эмоциональная пустота крякает на качельках у меня под окнами. У моих окон могут сидеть хоть тысячи Айрис, но спокойствие они не обретут, сколько Юнга ни рисуй, бомжара.
Тем глупее кажется второй этаж, вызывая смех и сопли, после прочтения комментариев на Яндекс.дзен, который я вел полтора года назад активно. У меня собирались люди в комментариях на дискуссии (один из них – ибсеновский тролль) (чмок!) (это я любя, незнакомец), один псевдоним даже читал книгу, которую я рекомендовал ей лично в комментариях, это что вообще
В последнее время настроение – устроиться на простую и порядочно оплачиваемую работу 40-50-часов-в-неделю и планомерно монотонно убивать в себе автора, но я упорно сопротивляюсь, ибо несмотря ни на кого верю, что неотменимая модальность моего бытия разражается не этим (а смехом) (????).
Необходимо только выбрать, на какую аудиторию я хочу говорить.
(кстати, здесь нет уверенных пользователей tik-tok? есть два вопроса.)
***
Мне нравится думать, что сейчас я строю дом. Сразу наслаивается множество вещей: фильм Триера «Дом, который построил Джек», кантата Баха, голая спина Тарковского на обрешетке/стропилах, шалаш в перевернутом лесу, подросткочество с подработками на папиных стройках.
Я не знаю, будет ли вам там уютно и тепло, но сам я точно вряд ли, наверное, скорее всего, не буду в нем жить, так как строю его не для себя. Возможно, вы зайдете в него, проведете несколько дней и выйдете оттуда обновленными и очищенными. Либо захотите остаться в нем навсегда. Прелесть моего дома в том, что когда вы в нем находитесь, вы не ощущаете никого рядом, в то время как там может одновременно находиться много людей. Однако наблюдателя нет. Ложной искренности-с-кем-то – тоже. Вы находитесь в нем с самими собой, находите в нем того Себя, с которым вам хорошо.
Мне очень нравится думать, что сейчас я строю дом. Строю дом не для вас – так как у вас, похоже, уже есть дом – а для ваших детей. Надеюсь, им понравится мой дом. Дом, который построил –
________
Телеграм-канал Александра Хана:
https://t.me/fabricandofitfaber