Состоял в группе литераторов-метареалистов и метаметафористов (наряду с такими авторами, как Юрий Арабов, Аркадий Драгомощенко, Иван Жданов, Александр Иличевский, Константин Кедров, Алексей Парщиков и др.) Особую известность получил как переводчик с польского, словацкого, немецкого, английского, эритрейского, но в первую очередь с украинского.
Участник различных международных проектов, в том числе «Агасфер» (Москва, 1991), «Театр слова» (Калининград, 1995), EyeRhymes (Эдмонтон, 1997), GeZelle (Брюгге, 1999). Публиковался в журналах и альманахах «Многоточие», «Новый Круг», «Черновик», «Ойкумена», «Мы Пришли!», «Звезда Востока», «Соты», «Стетоскоп», «Комментарии», KTO ZDES’, «Слово писателя». Вышли книги стихотворений в авторском оформлении «ВОДАогонь» (СПб., 1996), Ludus Danielis (М., 2003), сборник фантастической прозы «Окончательный текст и другие идиллии» (К., 2006) (в соавторстве с Александром Черновым; сборник стихов «Избранное» (К., 2006).
Участник выставок (коллаж, графика, керамика, бук-арт). Работы в частных коллекциях в Москве, Киеве, Калининграде, Кракове, Чикаго, Майами, Мехико.
Издатель, главный редактор, главный художник многоязычного самиздат-журнала «REFLECT… КУАДУСЕШЩТ». Внештатный сотрудник International Theater Ensemble.
ЭПОХА НЕРАСЦВЕТА
ДЕНЬ
Александру Еременко
1
Двумерен лес,
где размышлял он, прежде чем исчез:
«...снег – темный враг. Не говорить – дышать
почти мешает он конструкций этих раструбам,
но в шаткой тесноте я стану разрушать
слепое тело это и контрастное...».
Сквозь интеграл распятий – колесо –
им день сквозил, засасывая утро,
посуду, самобранку, камасутру...
В конечном счете день в себя затянет все.
2
Смеркалось сухое железо,
и воют ли печи, в крови,
когда вдоль всего побережья
разбросаны ноги твои.
Над ними, над вами, над морем
единого неба плита.
Металл сквозь ресницы не смотрит.
Почти не мешает металл.
Потом просыпаются тоже
и видят, что это не так.
Металл не мешает под кожей.
Металл не мешает летать.
* * *
Гай Валерий, не ходи на званый вечер.
Лучше дома поработай над поэмой.
Эти встречи, эти речи, эти плечи...
Эти тени под глазами... Эта тема...
Я любил ее не так, как все, иначе.
Я люблю ее, мою любовь не выжечь.
Я люблю ее и о прошедшем плачу.
Я любил ее и потому не выжил.
Гай Валерий, знаешь сам, ты очень болен.
Ты, как рыба без воды, без этой рыжей.
И куда ты, Гай, туда и боль с тобою...
Я люблю ее, дрyгих в упор не вижу.
Я растратил свой талант на пыль и плесень.
Мы, поэты, препаскуднейшие люди.
(Ты – прохлада, ты – источник среди леса...)
Прокаженные, и нас никто не любит.
Я люблю ее.
Люблю и ненавижу.
ПОСЛАНИЕ К ВОЗЛЮБЛЕННОЙ
ИЗ МОЛИТВЫ ПЕРЕДЕЛАННОЕ
скажи откуда этот свет
такой пленительно-колючий
уж несомненно не из тучи
да ведь и туч на свете нет
скажи откуда этот я
такой дурацки-неуклюжий
как будто обитатель лужи
да ведь и лужа не моя
скажи откуда этот лед
на ветке камне человеке
как будто часть библиотеки
да ведь никто не узнает
еще скажи откуда ты
причина всех возможных следствий
ты помнишь мы встречались в детстве
да ведь и детство тоже ты
не отвернись же о постой
мои глаза совсем не сыты
их обнаженные орбиты
поит твой шорох золотой
* * *
Я был игрушкой, заводным Орфеем,
несбывшегося хора корифеем,
бормочущим строку «Упанишад».
Душ-лепестков теплился еле-лепет,
свечей погашенных, вдвойне нелепых.
Я помнил только предыдущий шаг.
И в шорохе, как свет, клубившем плечи,
Аристофан шагал ко мне навстречу.
Его сопровождал слепой конвой.
Вождь вакханалий с мыслями аскета,
полу-Шекспир эпохи нерасцвета,
эпохи тюрьм и превентивных войн,
он постарел. И мертвые стареют.
А так как нету в лимбе брадобреев,
он наступал на седину свою.
Он путал Фидия и Эврипида
и только помнил, как злащеный идол
переступил Афины, как скамью.
Он, приближаясь, съежился и сжался,
и на плече его уселась жаба.
И это был уже Тулуз-Лотрек.
И что-то он мне объяснить пытался...
Но в разговор по-прежнему вплетался
шум Леты и других подземных рек.
* * *
Вымирают нимфы и сатиры,
выпивают кровь у них вампиры,
и гниют на берегу крапчатом
рукописи раковин-перчаток.
Сад корнями заплетает кости,
ссадины затягивает корка,
Троя-2 на месте Трои прежней...
Жизнь жива – бессмысленно и нежно.
ПОДРАЖАНИЕ БРЕХТУ
И
поскольку
мало кто его знал в лицо, победители ворoчали мозаику трупов, победители выпытывали у пленных; пленных
было шесть тысяч,
и почти все отвечали одно:
– Я Спартак!
Так что,
в конце-то концов,
чтобы не вышло ошибки,
несмотря на огромный материальный убыток, всех их распяли вдоль Аппиевой дороги. Шесть тысяч крестов,
как приснившийся аэродром, торчали в небо...
Так,
под знаком креста,
начиналась
новая
эра.
* * *
и стоит
на рубеже тепла
с кузнечиками вместо колес
готовая к прыжку
малая колесница
брата моего
брата любимого
и я повторяю слово зот
в котором скрывается еще один беженец
но надежда надежд для нас сестра моя
ибо она сильна как жизнь
сильнее рыб и камней
сильнее молний и линз
серебра и дерева
сестра моя
сестра-возлюбленная
* * *
Заушательский скрежет любви и еременской дрели,
и льняная игра, как в игре, горяча, горяча.
Только снайпер за то, что растратил патроны, расстрелян.
Льнет приклад к полубальным плечам...
Вот в такую-то ноченьку на берег ты выходил, браконьерствуя,
чтоб животными вод пополнялся священный запас.
Как писал уже некто, пришло гусакам время нереста,
и от дамы на ветке под облако всплыл ананас.
Плыл, покачиваясь...
Не оглох ли
от зубчатых игрушек, швейцарцев, детей?
Между тем
до утра занимался большой манускрипт сдвигологией.
Между тем.
Ад.
Эдем.
Между
тем.
