ПАУЗА ИЛИ ВОДОРАЗДЕЛ:

ЧАСТНОЕ МНЕНИЕ О НОВОЙ ПОЭТИЧЕСКОЙ ГЕНЕРАЦИИ

Эссе

Недавно послушал выпуск подкаста «Полки» о постсоветской литературе с осмыслением произошедшего в оной за последние 30 лет. Ведущие очень дельно разобрали тенденции прозы от 90-х годов до последних лет, но вот про поэзию указали: «Это отдельный разговор». И это действительно так.

И если события, имена и проекты девяностых, нулевых и начала десятых годов в русской поэзии вполне себе отрефлексированы и разложены по полкам, то последние лет пять (а то и десять) еще далеко не полностью осмыслены. А тем временем, кажется, уже наступает новый поэтический период.

Как минимум стоит признать, что предыдущий цикл бытования поэзии заканчивается: это как естественные процессы, связанные со сменой поколений, закрытием одних проектов/институций и образованием других; так и процессы, продиктованные вниманием государства к культурной жизни и перспективами той или иной степени регулирования нашего поэтического мирка.

По второй категории процессов можно сколько угодно строить догадки, но какие из них будут верны и претворятся в жизнь – покажет только время. Поэтому в своей короткой заметке оставлю призрачную аналитику за скобками и перейду к категории процессов естественных.

Тут, кстати, можно вспомнить Людмилу Вязмитинову, которая выделяла в литературной жизни:

– «салонный период» условных 90-х (значимая часть литпроцесса куется в литературных салонах, которые работают с новообразованным мейнстримом и актуальной поэзией тех времен);

– «кафейный период» условных 00-х (значимая часть литпроцесса связана с очными мероприятиями в кафе, барах и т.д., в частности, в легендарных клубах ОГИ);

– «интернет-период» условных 10-х (литпроцесс принял гибридные формы, и для полноценной включенности необходимо как следить за тусовкой онлайн, так и посещать очные мероприятия).

И тут можно было бы сказать на голубом глазу, что у нас продолжается последний период, разве что сменились соцсети: от того, что условный поэт 90х стал вести телеграм-канал, он не перестал быть самим собой.

Верно, не перестал. Но при более внимательном рассмотрении оказывается, что привычная схема, когда символический капитал, накопленный в предыдущий период, автоматом распространяется и на следующий, работает не так ладно, как раньше.

На практике это значит следующее: чтобы более-менее успешно запустить проект (неважно, издательство ли, журнал, площадку) уже не нужно, чтобы в редакции или оргкомитете сидел кто-нибудь из рукопожатых поэтов и, с одной стороны, благословлял своим присутствием начинание, а с другой стороны, направлял молодежь в нужное эстетическое русло.

Тут важно заметить, что с парохода современности не скидывается экспертность сама по себе. Но и обращение к мэтрам приняло иные формы. И уж точно уходит в прошлое практика зазывания их на мероприятия лишь для придания последним статусности.

Конечно, мы это уже проходили: на схожих основаниях возник и «Вавилон» – в поисках самого актуального взгляда на поэзию этот союз собирал почти что с нуля новое коммьюнити, впоследствии ставшее ведущей силой и институтообразующим проектом. Почти что с нуля здесь значит следующее: во внимание брался опыт неподцензурной поэзии, издавались соответствующие сборники и проводились мероприятия – но все же основной силой было поколение тогдашних 20-30-летних авторов. Старые же на тот момент институции – толстые журналы, официальные союзы писателей и пр. – не брались во внимание.

А вот потом начали работать механизмы репутаций – и костяк, сформированный в 90х, до сих пор заслуженно на волне. Но к настоящему моменту, как было указано выше, сама по себе репутация перестала однозначно «работать на зачетку». Угасает или переключается читательское внимание, а с хорошими авторами знакомятся не через точки входа (типа того же вавилоновского списка), а путем случайного столкновения в паблике/канале.

Конечно, большие институции до сих пор работают преимущественно со старшим поколением; конечно, любой молодой институции повезет если с ней будет работать (в качестве автора или партнера, неважно) кто-то из «олдов». Но в среднем оказывается, что условный поэт 90-х начинает вести телеграм-канал, чтобы не потерять аудиторию. Сверстники-то его и так прочитают, а новая генерация?

Здесь можно было бы эффектно закончить, но, кажется, не совсем понятно, чем сегодняшний период отличается от предыдущего «гибридного» десятилетия. Парочка наблюдений, помимо уже указанного смещения внимания от статусности к экспертности:

1. Каналы распространения меняются не только и не столько в угоду моде, сколько в угоду информационному потоку. В одном из своих докладов Игорь Гулин ставил вопрос о том, как воспринимаются стихи в новостной ленте, будучи зажатыми между инфоповодами, смешными картинками и кулинарными рецептами. Так вот, сейчас весь мир будто бы стал одной новостной лентой (популярность т.н. цифрового детокса в этом случае – вещь симптоматическая и показательная) – а значит в ходу тексты и форматы, отвечающие такому вызову, и каналы распространения выбираются соответствующие, тяготеющие к «ленточному» типу потребления контента.

2. Возросшая доступность технологий открывает новые возможности как для самого творчества на стыке текста и медиа, так и для производства продукта/проекта. По первому пункту мы можем отметить, в частности, сдвоенный номер журнала «Флаги», посвященный визуальной и асемической поэзии – мне кажется, что лет десять назад такая мета-подборка могла выйти только в качестве единичного сборника. По второму пункту – и это не менее интересно – можно отметить, что создание добротного интернет-журнала уже не стало делом титанической сложности: за последние года два возник, наверное, с десяток журналов/альманахов. И кроме очевидной интенции заполнить лакуну, образовавшуюся в результате приостановки деятельности журнала «Воздух», роль играет и тот факт, что для верстки интернет-издания нового типа нужны не столько знания HTML, сколько насмотренность и чувство вкуса. Техническую часть взяли на себя сайты-конструкторы вроде сервиса Tilda, а насмотренность как раз-таки свойственна новому поколению, начавшему свою жизнь сразу в визуализированном интернете. Ну и куда же без упоминания трансляций: онлайн-презентации стали делом совсем привычным.

3. Коммуникация внутри поколения тоже претерпела изменения: проекты, методы письма и форматы придумываются чуть ли не в пути от вечера поэзии до ближайшего общепита, если не в комментариях к записи в телеграм-канале. Конечно, можно сказать, что фонтанировать идеями не равно воплощать их, и это так. Но горизонтальная иерархия, все более входящая в литературный мир, как раз-таки более благоприятна для таких начинаний. Не умеешь сам(а) – найдется человек или институция (по соседству ли, или совсем в другом кластере), подхватит идею, реализует, пусть и со своим коррективами. При этом, конечно, не стоит воспринимать сегодняшнее поле молодой литературы как одну дружную компанию: никто не отменял атомизацию, конфронтацию и иже с ними. Но, кажется, новое поколение игнорирует немалую часть конфликтов как устаревшие (впрочем, добавляя свои, существующие по важным для них поводам), а атомизация и изолированность друг от друга частей литпроцесса набивают оскомину и становятся стимулами к наращиванию новых связей.

На все приведенные в заметке доводы можно было бы пожать плечами и спросить: а когда такого не было? Как будто в первый раз в истории современной поэзии сменяются поколения, каналы распространения, будто до этого никогда не уходили на второй план имена первого ряда и не прекращали свою деятельность институции – а их преемники не использовали технические новшества.

Конечно, менялись, уходили, прекращали и использовали. Но образованные в результате лакуны заполнялись быстрее и органичнее. И, по моему мнению, разрыв, произошедший в начале 20-х годов – это уже не пауза в «интернет»-периоде, а полноценный водораздел, притом, возможно, даже не между двумя поэтическими десятилетиями (далеко не всегда совпадающими с календарными декадами), а между большой эпохой «постсоветской» литературы и новой стадией. Изменились люди, изменились способы, изменились механизмы «набора» символического капитала и отношение к нему.

Каждое поколение чувствует себя особенным («родился при распаде страны, пошел в школу при дефолте, поступил в ВУЗ при кризисе» – все подобные маркеры можно умело перераспределять под ту или иную генерацию). Но все же стоит признать, что то, как ощущает себя литпроцесс сегодня, – это ситуация, отличающаяся от предыдущих десятилетий (притом и вытекающая из них), а значит, требующая нового описания.

P.S. В заметке сознательно опущен вопрос о преображении самих текстов – даже самый поверхностный анализ тянет на статью куда более подробную; мне же хотелось несколькими крупными мазками дать задел для дискуссии.