АГАМБЕН

Рассказ

Поездка в аэропорт. Час езды от Сан-Сити-Уэста до Финикса, Пениса, Финикса. Сан-Сити-Уэст: домики с американскими флагами, гольф-кары и джакаранды, койоты и обвисшие тела (старцев и старух), неуклюже бродящие по дну бассейна. Ноу мэттер. Если я их моложе, то я их лучше; поэтому меня так уважительно осматривают, когда я медленно сажусь в джакузи и закрываю от блаженства глаза. Думаю о времени и теле. О теле и страсти. Мне – пятьдесят (фифти). Жене – пятьдесят семь. Тебе – пятьдесят пять (фифти-фифти). Пятьдесят пять с еще не завершившейся менструацией. Пятьдесят пять с нашим еще не рожденным ребенком (назовем его Санг Ханом). Твои стройные ножки. Твои длинные черные волосы, закрепленные заколкой. Клип-клип. Острые скулы и маленький ротик. Дроп хиaр, май диар. Вода бурлит и приятно щекочет мою спину. Это полезно для кровообращения. Полезно для бум-бум. Рядом сидит пухленький старичок с тайской женой. Она моложе его лет на двадцать. Моложе его лет на двадцать и старше меня лет на десять. Молодец. Мне бы так. Машина тоже сейчас – бум-бум. Бедная старушка. «Ниссан» 2012 года. Как бы ни развалилась. На лобовом стекле – паутины трещин. У лобового стекла – зеркальце. В зеркальце – я. На лбу – морщинки. Под глазами – черные круги. На заднем сидении – белая шерсть нашей (но не нашей с тобой) собаки.
Было так: жена болела, Новый год, первые проблемы с эрекцией, страх грядущей смерти. Я написал: «Как ты?» и добавил: «С новым годом!» Я уже не помню – как ты ответила. Наши сообщения я всегда удаляю: инкогнито эрго сум. История нашей любви, диалектика нашей любви, бытие нашей страсти: робкие и вежливые сообщения, переходящие в дружеские Cкайп разговоры, дружеские Cкайп разговоры, переходящие в любовные признания, любовные признания, переходящие в виртуальную эротику. Захватить дух, потерять дыханье: ох-ох-ох. Я «шай», шептала мне ты на своем с ума сводящем меня корейском акценте и медленно раздвигала свои ноги (твой любимый жест – бонжур, Ролан Барт!): шай – робкая, стыдливая, таинственная, целомудренная. Жена все время ворк, ворк, ворк, моя эрекция (хардон) не набрав качество, обрел(а) количество, – стало получаться и с ней (реально), и с тобой (виртуально), и с самим собой (я вспоминал наши первые встречи: у тебя уже был муж c сыном, а мы гуляли по каким-то публичным паркам и нежно гладили друг друга по запретным местам). Низы хотели, верхи делали. Верхи не хотели, низы все равно делали. После нашего последнего лав мэйкинга ты вложила в мою ладонь маленький ломтик арбуза. Твой муж уже улетел в Корею вместе с твоим сыном. А ты задержалась. Вспомни: наши тугие и гладкие тела. Наш пот. Наш липкий запах (еще) обоюдной любви.
Марта Грэхем утверждает, что тело никогда не лжет. А вот экран – лжет. На мониторе ты была вечно молодой (форевер янг), стройной и мокрой. Никогда не забуду, как ты трогала себя там, внизу, а потом сосала свой палец здесь, наверху. Низы мoкрели, верхи сосали. Верхи шлепали, низы стонали. Хм-хм. Вау-вау. И наоборот. А вживую (особенно если смотреть в анфас) ты оказалась совсем другой. На лице – печать усталости, восклицательный знак пепельности. И — отчуждение. «Ты так странно задержал на мне взгляд, когда впервые меня увидел», – шептала ты мне в нашем дорогом нью-йоркском отеле и нежно гладила мои руки (я тебя уже не гладил). Да, дорогая, задержал. И тут же прозрел. Упала пелена, обнажился ужас. Зе хоррор. Зе хоррор.
Я несу твой лагидж, держу тебя за руку. Целую тебя в машине. Кис-кис. По дороге в аэропорт перекручивал разные варианты входа в тебя, но сейчас расхотелось. Жара, вялость, скука. Жена была очень хэппи тебя видеть. У нас почти никогда не бывает гостей. Не будем же мы приглашать к себе старушек из нашего спортзала? Или их варикозных мужей с маленькими, сморщенными членами? Мы приготовили тебе отдельную спальню с туалетом и душем. Ходили с тобой в дог парк. Познакомили тебя с нашей (но не нашей с тобой) белой хаски. Хаски о чем-то разговаривала с тобой. Ты о чем-то разговаривала с хаски. Вуф-вуф. Каких-то особенных угрызений совести я не испытывал. Просто ты сейчас здесь. А раньше ты была там. Ну и что? Бытие и время. Хайдеггер крепко пожимает мне руку у главного входа Фрайбургского Университета. На голову ему садится желтая бабочка.
Наши репетиции. Поцелуи после репетиций. Экскурсии по музеям между репетициями. Странно, жена с нами никогда никуда не ходила, говорила, что устала от воркинг. Гуляем по залам, смотрим на печальные портреты индейцев. На статуи Будд и богов. Один раз зашли в комнату с рэд лайт (инсталляция какого-то твоего земляка—назовем его Боском Баеком), там я долго снимал тебя своим дройдом, ты выглядела очень аппетитно, как дорогая амстердамская проститутка (я-то знаю, я в ред лайте уже был). И снова – репетиции. Жена говорит нам: «Ю маст континью. Вы прекрасно смотритесь». Мы показываем ей наши репетиционные записи, она одобрительно кивает. Но ночью жалуется, как долго ты моешься под душем и какой большой из-за тебя будет счет на воду. Жалуется и трогает мой шлонг. Шлонг, член, бонни эм, па де проблем. Моя сексуальная фантазия: ты трешь губкой мою грудь, я мою тебе ноги. Вода постепенно затапливает наш маленький уютный домик. Счет переваливает за тысячу долларов.
Через неделю мы летим в Нью-Йорк, жена ничего про нас не знает, кроме того, что я ей уже рассказал: организаторша фестиваля – кореянка (это правда, назовем ее Янг Сунь Кимом), проект фестиваля заключается в совместной работе корейских танцоров с танцорами, живущими в Америке (это неправда), мы с тобой сотрудничали виртуально (это правда), а сейчас будем репетировать вживую. А остальное я не затрагивал. Мы же агрид перед свадьбой. Я буду тебе верна. А если у тебя не получится, то ты молчи. Вот я и молчу. Энд хир зе сааааунд оф сайленс. Бумка, бумка, бумка, бум. Ким Ки Дук взбирается со мной на гору и показывает на маленький домик, медленно плывущий по воде. Там живет ваша дочь, говорит он мне. А я думал, что у нас будет сын, – отвечаю я. Нет, дочь. Как ее зовут? – спрашиваю я Ким Ки Дука. Не знаю, – отвечает он и садится в позу лотоса.
Бруклин, небоскребы, разноцветные люди – молодые, пожилые, не варикозные, лысые, злые, улыбающиеся, пьяные, громкие, сырые, сухие, хорошо двигающиеся, жадные, марихуанные, ошприцованные. Первую ночь мы не бум-бум, ты строго запретила (ферботен) соитие перед выступлением, наше совместное выступление на сцене для тебя оказалось важнее нашего старинного трамвая желания. Твой муж заказал тебе отдельный номер, десять минут ходьбы от меня. После выступления ты переехала ко мне. Я лежал на тебе, ты сидела на мне (твоя любимая позиция, вспомнил очередную рекламу на местном русском радио: «В фирму требуются работницы на позицию... ») Каждый день у меня был оргазм. А ты, по-моему, ни разу не кончила. Впрочем, так было и раньше. Но раньше я брал тебя, как хотел и где хотел: и сзади, и спереди, и боком. А сейчас не получается. Итоговая оценка моей любви: «три с плюсом». Почему-то вспомнилась моя учительница по русскому языку сорокалетней давности: она задает мне вопрос, я что-то отвечаю, она говорит: «Правильно». И добавляет: «Тройка». Класс молчит. Ты распускаешь волосы и уходишь в ванную. Я лежу на кровати и поглаживаю свой мягкий живот.
И снова – аэропорт. Мне – в Сан-Сити Уэст, город остановившегося времени. Тебе – в Сеул, город игрушечных девочек, танцующих Кей-поп. Одна из них – наша дочка. Назовем ее Линдой Ким. Там тебя ждет твой муж-айтишник и уже повзрослевший сын, недавно вернувшийся из армии. Зе фью, зе прауд, зе маринс. Интересно, а твой муж когда-нибудь испытывает проблемы с динг-донгом перед бум-бумом? Ты же говорила мне, как «гуд» тебе было со мной. Гуд, бетер, бест. Молодцы древние греки, это же они придумали все эти формы и градации. Это же от них пошли все эти мастера и учителя. Экселенс. Не знаю, как это правильно сказать по-русски. Впрочем, это уже не важно; важно то, что этот термин собой подразумевает что-то молодое и энергичное. Ким Ки Дук обнимает меня за плечи и ведет меня в Афинский Гимнасий. Бабочка слетает с головы Хайдеггера и садится на лоб Главкона, делающего сит-апы рядом с пробегающей дорожкой. Наружная косая, внутренняя косая, пекторалис, бицепс бракиалис, дельтоид.
Спустя всего три недели все рухнуло (зис ис зи энд, май бьютифул фрэнд, зи энд). Ты заблокировала меня на Фейсбуке и в Скайпе, написала мне что-то непонятное про снейк (не стейк, а снейк, типа я гад) и «ю мейд ёр чойс» (типа я сам сделал свой выбор). Я донимал тебя вопросами: «Как? Почему? Зачем?» Ты упорно молчала. Потом твой зеленый огонек превратился в желтый, а желтый огонек растаял. Вспомнил Короля Лира: «невер, невер, невер». Вспомнил нашу последнюю виртуальную встречу: ты лежала он э литл бед (была ночь) и показывала мне свои красные трусики, я лежал на квин сайз бед (было утрo) и показывал тебе свой вялый фаллос, внезапно зашел твой муж и что-то строго тебе сказал. Ваши повышенные тона, постепенно переходящие в ссору. Твой застывший кадр на моем телефоне. Я не успел кончить. Эпоха оргазмов сменилась эпохой застоя. Емптинесс акомпли.
Сходил к врачу. Долго сидел в очереди вместе со стариками и старушками. Может быть, все-таки следует пригласить их на ужин? Обсудим Трампа, педофилов-демократов, войну в Израиле. Потом примем голубые таблетки и займемся групповым сексом. Я буду нежно смотреть на жену. Жена будет нежно смотреть на меня. Ваби-саби и вувей. И наоборот. Печать застоя, восклицательный знак плесени. Врач грустно читает результаты моих анализов: катаракта правого глаза, повышенное давление, проблемы с холестерином, Синдром Рейно, папиллома. Папиллома? Значит, у тебя был не только я? Значит, у нас никогда не было детей? Значит, Ким Ки Дук никогда не сидел в позе лотоса? Хайдеггер не читал лекции о Вагнере? Главкон не завоевывал первое место на соревнованиях по вольной борьбе в Фессалониках? Внезапно вспомнилась мама: инвалидная коляска, отсутствующий взгляд, сиделки, марля, жгуты и памперсы. Допрыгался, танцор.
Про папиллому жене лучше не говорить. Про холестерин и повышенное давление – тоже. Динг-донг безжизненно валяется на моем животе. Лучше уже не будет. Будет только хуже. Я куплю пистолет, уеду во Флориду, возьму в прокат какую-нибудь лодку, выпью пять бутылок соджу, неуверенно покачиваясь, склонюсь над Тихим океаном и пущу себе пулю в рот. Тайская жена даже не смотрит в мою сторону. Видно, толстяк-муж дает ей то, чего никогда не смогу дать я. Я выхожу из джакузи. Наклоняюсь за полотенцем. Ищу шлепанцы. Ищу питьевой фонтанчик. Там уже собралась огромная очередь пенсионеров с вечно отсутствующими взглядами. Финита ла комедия.
Вспышка белого света, невыносимая боль в груди. Опускающийся занавес. Мы выходим на поклон. Я держу тебя так крепко, что ты начинаешь плакать. Главкон спрашивает, как тебя зовут. Агамбен, отвечаю я. Хорошо, говорит он. И нежно дует на бабочку. Бабочка садится на твои распущенные волосы. Ты мягко прислоняешься к моей груди и быстро засыпаешь.