Дарья Симонова – прозаик, журналист. Родилась в Свердловске в 1972 году, окончила факультет журналистики Уральского университета. Жила в Санкт-Петербурге, сейчас — жительница Москвы.
Автор книг «Половецкие пляски», «Узкие врата», «Свингующие». Постоянный автор журналов «Урал», «Знамя», «Новый берег», «Зинзивер», «Крещатик» и др. Сотрудничала с журналом «От Питера до Москвы». Публиковалась в сборниках современной прозы, в том числе в антологии на французском языке «La prose russe contemporaine» (Fayard, Paris, 2005). Автор историко-литературных генеалогических изданий «Родословия Огородниковых, Горлиных и Бурштейнов», «Дворовые или дворяне», «Родословная книга Балк». В 2011 году в «Центрполиграфе» вышел детективный роман «Пятнадцатый камень», написанный Симоновой в соавторстве с Еленой Стринадкиной.
Автор книг «Половецкие пляски», «Узкие врата», «Свингующие». Постоянный автор журналов «Урал», «Знамя», «Новый берег», «Зинзивер», «Крещатик» и др. Сотрудничала с журналом «От Питера до Москвы». Публиковалась в сборниках современной прозы, в том числе в антологии на французском языке «La prose russe contemporaine» (Fayard, Paris, 2005). Автор историко-литературных генеалогических изданий «Родословия Огородниковых, Горлиных и Бурштейнов», «Дворовые или дворяне», «Родословная книга Балк». В 2011 году в «Центрполиграфе» вышел детективный роман «Пятнадцатый камень», написанный Симоновой в соавторстве с Еленой Стринадкиной.
ПРИКВЕЛ
Сказка про Отморозка
Итак, осталась одна история, которая никак не могла прозвучать до конца. Дед намудрил с ней. Расслабился, размечтался, дал волю свободному сюжетоизъявлению. А его надо в узде держать, чтобы получилось что-то путное. Сказки для внуков – дело тончайшей выделки. Это только кажется, что в кругу семьи нет недоброжелателей и тайного голосования.
И время от времени неокрепшая байка рвалась на скорый суд подрастающего поколения. Но как-то не складывалось. А ведь завязка, завязка-то не дурна! - думал дед. Или это только казалось?
…Одну жаркую южную страну постигла страшная засуха. Люди молились о дожде, однако дождя все не было. Но Господь слышал, слышал… Просто Он думал. И Ему было трудно думать в такую жару. Да и потом – что дождь, что не дождь… Только парить будет больше, не посвежеет ничуть, – кто ж не знает эти душные субтропические широты!
Бог на то и Бог, чтобы сделать как лучше. Он послал на Землю Прохладного человека. Антипода Горячего сердца Данко, которого раньше чтили в школьной программе. В общем, на руках у одной изумленной роженицы оказался плачущий, пышущий прохладой младенец с жемчужными морозными глазами. Обычно говорят про новорожденных «теплый комочек». А тут прохладный комочек, рядом с которым такая благодать, словно он живой кондиционер. И никакого дождя не нужно – освежающая влажная завись в воздухе проникает даже в горло, отчего всякая жажда проходит, словно наполняешься живой водой изнутри. Спрашивается, в чем анатомия с биохимией? А неизвестно. Чудо.
И всему живому рядом с этим чудом было блаженно и пользительно…
…– А потом ребенок подрос, и его стали называть Отморозком! – поспешил глумливо опередить внук. Он помнил обломки этой фабулы сызмальства, но никак не мог дослушать до развязки – засыпал. Дедушка-выдумщик с кульминацией медлил, становилось скучновато, сонно. А старику, видно, того и надо было. Сказки для чего рассказывают, – чтобы убаюкать, так ведь… Правда, в других семьях читают по писаному, а этот дед-затейник импровизировал, сам сочинял. Все-таки столько лет переплетчиком в Академии наук проработал!
…и вот младенец рос. Был он обычным мальчишкой, если не считать низкотемпературности. Понимал постепенно, что дар божий для неокрепшего организма – это бремя. И отморозком дразнили – а как иначе? И лекари разные осматривали и матушку мучили летальными предсказаниями… И самочувствие, конечно, хромало, и успеваемость. Впрочем, мучения до поры до времени были в пределах нормы. Ну, дразнили, но ведь не со зла, любя. Дразнят от неосознанной симпатии, как известно. Кстати, не грех это лишний раз зарубить на носу и обидой себе профиль не портить! Тем более, что парень был в ауле нарасхват, от любой горячки и лихорадки спасал. Чуть кто затемпературит – бегут к Отморозку, у матери клянчат – дай мальца, у нас хворь. А если кто из детей малых занемог – тогда особенно. У них от высокой температуры могут судороги приключиться.
Впрочем, пацан не только по лихорадкам был спец. Он и с колюще-режущими ранами справлялся, и с зубной болью, и с послеродовыми кровотечениями, - а все потому, что усилием воли умел пальцы превратить в натуральные ледышки ниже нуля по Цельсию. Да что там по Цельсию – мог брюхо больное так заморозить, что хоть аппендицит из него вырезай…
– Дедуль, он бионикл, что ли?! – восторгался внук. – Ну, то есть робот, сечешь?
Дед смущался, сюжет комкался. Он ведь мнил, что слагает притчу. А про роботов – это уже на злобу дня. Нет привкуса эпической старины, и пахнет конъюнктурой. К тому же внучок за время дедушкиных беллетристических исканий успел подрасти, и его культурные запросы тоже похвально обогатились. Он уличал пращура в невольном плагиате – читай-де «Звездного мальчика» Оскара Уайльда – а также в слабости теоретической платформы и отсутствии у повествования пространственно-временных рамок…
А деду того и надо: он теперь направо и налево восторгался вдумчивой молодой порослью! Но, несмотря на восторги, сказ свой все же тщился завершить.
…так вот, мальчик-холодок пользовался спросом, его матушка не отказывала односельчанам и отпускала своего дорогого сына по любому требованию. Пока не увидела, что ребенку это порой выходит боком. Бедолага, бывало, перенапрягался на своих волшебных сеансах и тогда чувствовал головокружение и меланхолию сосудистого происхождения. У него был особый организм: хоть и холодный, а перегревать его было нежелательно. Как снеговика. Но постепенно медицинские кривые входили в норму, недомогания забывались, хандра сменялась эйфорией. В детстве, если и запоминаешь плохое, то не боль, а несправедливость.
А несправедливость – это треснутая чаша, которая редко кого минует. Однажды заболела отморозкина сестренка. А братец оказался бессилен. Произошла осечка. Не сработал его чудесный дар. Да он и не обязан был всякий раз срабатывать. В конце концов, даже роботы с матрицами дают сбой! И вот он уже в роли брата Каина. Сестру пришлось везти в город, ее еле-еле на ноги подняли, но уж более никогда она не пела беззаботных песенок своих. Скорее всего, просто повзрослела, но на брата все равно косились: не сдюжил, не спас родную кровь – подозрительно! Матушка – та, впрочем, доверяла сыну безоговорочно. Но стала глядеть на него с тех пор как на увечного. Будто он больной и странный. И нечего ему по страждущим бегать, надо дома сидеть, Фейербаха читать. Готовиться в институты.
Терять доверие семьи – испытание не только для мафиози. Тебя так же любят. Но ты уже не чудо. Ты теперь не государь, а милостивый государь. Мальчик продолжал свою самостийную практику, поток просителей не иссякал, подтягивались из окрестностей. Но манили совсем другие города. Бросать своих, конечно, было совестно. Но какие в глуши перспективы? Быть поселковой достопримечательностью до конца дней, фельдшером-самородком. Низкорослым, неказистым, неряшливым – а он именно такой, кроме дара у него лишь ветер в карманах. И никакой маломальской принадлежности к могучим кланам. Хотя, что говорить, смирение – великое благо, и можно было бы оставить все, как есть. Так и не постигнуть законов мира, не приумножить свой дар во благо капризного рода человеческого… Род – он быстро привыкает к чудесам, как привыкли к Отморозку в родных пенатах. Когда у него осечка выходила, начинали недовольно роптать, вздыхать со значением, шептаться… А вы, шептуны, сами попробуйте ни один гол не пропустить! Тому, кто виртуозно начинает, так сложно не сойти с ума от страха не догнать и не перегнать себя самого.
Подался мальчик в столицы. Быстро смекнул, что там его поломают, как макаронину, и все перемелется, и станет он обычным хлыщом. Будет фокусничать на вечеринках, водку да шампанское за пазухой охлаждать для чужеземцев, мотов и прожигателей. О том, чтобы брать иную высоту, он перестал мечтать в первый же день своих скитаний. Слишком большой конкурс на любое место под солнцем. А мальчик-то из восточных провинций, где время тягучее, как мед. Он не привык суетиться. Стал продавцом прохладной воды на рынке – для начала. А рядом с рынком ученый человек жил. К нему мальчишка пристроился ассистентом для проведения опытов. А неподалеку лазарет, где требовался санитар... Так и жил – с миру по нитке. И ни одна живая душа поблизости не ждала от него мануальных исцелений. А если получалось – суетно благодарили и скоро забывали.
Иной раз настойчивый и тихий голос из дремотного прошлого упрекал Отморозка. Где ж, мол, совесть твоя, мальчик? Почему ты не используешь себя по назначению. Тело твое – народное достояние, а ты прикинулся ветошью, маскируешься под слугу. «А я и есть слуга», – отвечал голосу мальчишка.
– Дед, я не понял, – возражал внук по существу. – Почему это вдруг твой Отморозок в столицах растерялся? Он же мог такую карьеру сделать! Не санитаром стать, а знаменитым кем-то. Например… – внучок задумывался на минуту и простодушно валил в кучу ремесла. – Доктором, фокусником или алхимиком. Ты все не так выдумываешь, дед. Зачем далеко ехать, чтобы из чуда превратиться в шестерку? И вообще, к чему ты сказку свою переврал? Раньше совсем по-другому ее рассказывал…
– Так раньше ты и засыпал на полдороги. Всему свое время, милый мой. Когда-то я тебя убаюкивал, теперь же хочу разбудить. Ты, брат, нынче соображаешь, что к чему, тебе можно выложить не сказку, а как на самом деле…
Именно так – для каждого возраста своя версия легенды. Дед-то знал, о чем говорил. Нет сказок на Земле, все здесь правда. Только сказители разные, и всяк на свой лад поет.
Не надо думать, что Отморозок был отшельником. Отнюдь! Скорее рубахой-парнем, только ладошки влажные и холодные. Страна жаркая, мальчик всем приятен, девушки к нему тянутся. Ближние и дальние охотно потребляют охлаждающие спецэффекты худосочного странника, но все ж держатся надменно, со снисхождением. Отморозок вроде ученой обезьянки здесь. Так уж повелось – столичная спесь. Чтобы быстро зауважали и зааплодировали, надо вовсе не умениями сразить… а впрочем, речь о другом – о том, что пару месяцев в стране все же зима. Пусть облегченная донельзя, словно кофе без кофеина, но южанам все ж таки и она – лютая мачеха. Иногда идет ласковая пурга из мокрого снега. Небо бесцветное и рыхлое. Море гораздо теплее воздуха. Но местные и в жару-то в него особо не лезут. В холода начинался сезон свадеб. Но за Отморозка никто замуж не шел. Кому нужен холодный габитус рядом, когда и так вокруг промозгло? И пусть скоро неминуемо страну накроет слой дикого зноя, и зацветут персиковые деревья и дикие оливы, но это будет месяц спустя. А пока спрос на крепких горячих и волосатых мужчин. Астеничных хлюпиков с мокрыми ладошками – пусть даже с уникальными! – не предлагать…
Уникального такой абсурд изумил. Он ведь молодой был совсем, зеленый – не мог смириться с тем, что инициатива наказуема, особенно чудеса всякие.
– Дед, стой! – возмущался внук. – У него ж вроде подруга была. Ты давай это… хватит в показаниях путаться. Пора уже определиться, а то у тебя версий хренова туча. Ты же не wind`ы, в самом деле…
– Нет предела совершенству! – усмехался дед. – А подруга… пожалуй, ты прав. Как же без нее. Хотя бы по касательной эту тему придется затронуть.
Была, была подруга, да вся вышла… Сказала: «Ты сам нуль без палочки. Ты уродился диковинкой, но в том нет твоей заслуги. Ты просто мальчик на побегушках». И она была права! Тело ему было дано от рождения, но душа с ним мучилась, как с досаждающим атавизмом. Мозгов не хватало, чтобы чудо запустить на полную катушку. Оно – камень не ограненный. От незнания, что с ним делать, его зарывают куда подальше, и это, как ни оправдывайся, грех. Так повелось: если уж наделен ты божьим даром, то у тебя два пути: либо ты трудяга по гроб, либо никчемный грешник. Либо пан, либо пропал.
Некстати в столицы приехал земляк нашего горемыки. Парень шустрый, наглый и к торговле способный. И связи у него имелись, потому он быстро разбогател, и даже Отморозка-зему на работу к себе взял из жалости. Стал его жизни учить. Проповедь от таких типов во все времена одна и та же: если до сих пор не продался, значит, ты гнилой товар. Отморозок закусил удила, решив показать, как он из грузчиков пробьется в дамки. Терпел издевки от нового барина, который на родных берегах был серой пылью, а в столичных пределах стал золотым песком. Мать Прохладного, навещая сына, причитала: «Как же ты, свет моих очей, спаситель нашего племени, стал служить паршивой овце в стаде? Возвращайся в наши края! Там по тебе плачут малые дети, старики, все слабые, больные и немощные… На что ты променял свое предназначение, сынок?».
А сын отвечал успокоительно и смиренно, что предназначению своему верен и по сей день, только в гигантском столичном улье это не заметно, не то, что в захолустье. Народу здесь больше, и диковинками он избалован. А быть в подчиненных у предприимчивого собрата не постыдно. Разве не завещано в Святом Писании паршивых и заблудших овец любить больше, чем строевых? Каждому свое: кому горлица, кому филин, а кому птица-секретарь. Кто быстро богатеет, тот скоро гаснет.
Пока бурлили семейные споры и лились материнские слезы, Отморозка покинула девушка.
– … помнится, она ушла к его боссу, к гнусному односельчанину, – кивнул внук. – Или ты опять все переиначил?
– Это совершенно неважно, к кому она ушла! – отмахнулся дед. – Она, может, просто ушла. Почему обязательно к другому? Речь не об этом…
Но внук протестовал: мол, еще как об этом! Ты, дед, не догоняешь, в натуре. Твоего Отморозка прокинули, как лоха! Мало того, что он на побегушках у торгаша, так тот еще и женщину у него увел. Нагнули пацана ниже плинтуса. Я бы на его месте…
«Много ты, мальчик, понимаешь», - улыбался в усы довольный дед: всё же дорогого стоит увлечь великовозрастного отпрыска самодельными сказками!
А женщина… она ушла, потому что замерзла. Кто угодно съежится рядом с холодным сгустком идей о спасении всего живого. Барышня причитала: люди милосердные, где он был, когда я страдала от собачьего укуса? А от порезанной стеклом ступни? А когда упала в обморок и пошла носом кровь? Где он был… почему не спасал меня, ведь я тоже часть человечества, и не самая худшая…
Да где только он ни был, только молчал об этом – все равно не оправдают. Все равно не поверят.
– Дед, а давай уже закругляться! К чему все эти мучения… Чем все кончилось?
– Погоди ты, только дослушай! – разволновался дед.
Ведь для финала он припас самое важное.
Итак, наш герой случайно набрел в окрестностях города на опасную банду служителей мрачного культа. Они силой обращали в свою веру, а непокорных убивали. Их ненавидели, но победить до поры до времени не могли. Немудрено, что наш тщедушный герой попался им в лапы: он любил бродить по глухим местам в поисках лекарственных трав, дивной живности, и, конечно, целительного уединения. И тут наткнулся на враждебные силы… Их много, он один. Сила убеждения тоже не сработает – харизмы у мальчишки было, прямо скажем, маловато. И он принял единственно верное решение – удрать. Тело у него было невнушительное, зато гибкое и юркое, натренированное в пеших прогулках. Он, в отличие от кровожадных адептов, сумел вскарабкаться на высокую скалу. Злодеи угрожающе скопились у подножья…
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не спасительная эрудиция. Отморозку, как собирателю всего странного и малопригодного для повседневности, было много чего известно о причудливых верованиях. Он стал оскорблять и поносить зловредный культ со скалы, зная тайное правило древних идолопоклонников. Оно гласило: хулитель веры должен умереть в страшных муках. Но если расправа невозможна, то верующий должен умертвить сам себя в знак глубокой скорби и невыносимого позора. Так и случилось: полночи разбойники потрясали ножами и пытались добраться до сквернослова, к утру слаженно и быстро перерезали друг друга.
Что послужило жестоким уроком нашему находчивому герою: никогда не принимай ругань близко к сердцу, а то так же глупо закончишь свои дни. И стал он терпеливо скитаться по свету. Жил по своему разумению. Творил свои маленькие холодильные чудеса. Тех, кому помог, старался не считать. Но своего заветного рецепта не нашел. Ничего не копил, жил бобылем, куцые излишки раздавал, кому попало. Очень устал. Попросил однажды у Бога: пусть я сейчас усну на века и проснусь совсем в другое время и в другом месте… Пусть место будет прохладное, а тело будет теплокровное, как у всех, – как видно, это более счастливый сценарий, чем нынешний. И пусть мои замыслы станут осуществимыми – хотя бы отчасти.
Бог подумал. Ему трудно думать в жару. Трудно, но надо. Ведь сам послал на Землю этот прохладный подарочек, так кому же за него отвечать… Бог исполнил просьбу. Перенес скитальца на много веков вперед и на тысячи верст севернее. В новом теле парень и вправду раскрылся на все сто. Стал выдающимся ученым, академиком, и, разумеется, возглавил кафедру…
– Дед, хватит! Ты уже гонишь. Еще не хватало про академиков телеги слушать…
– А это уже не телега! – обиделся дед. – Я правду тебе говорю. Не веришь – зайди на кафедру низких температур и сверхпроводимости на физфаке нашего университета. Я тебе скажу, как туда пройти: от метро вдоль забора, потом ныряешь в калитку. Проходишь мимо памятника, потом…
От волнения и спешки дед зашелся в сухом мучительном кашле. Внук смягчился, погладил его по спине:
– Ну, ладно, ладно, дедуль, спокуха! Схожу на кафедру эту, только зачем?
Дед был смущен и растерян. Может, он переборщил со смешением вымысла и реальности? Но там, в вестибюле кафедры действительно было нечто примечательное. Незаметный на первый взгляд стенд хранил небольшую гипсовую статуэтку 1950-х годов: фигурка человека в затрапезной одежде. У ног его почему-то мяч… Первое впечатление – футболист. Но на постаменте надпись «Святому Криогену».
– … для того времени, мягко говоря, необычно. Понимаешь? – тихо произнес дед, мечтательно уставившись в сторону загроможденного новостройками горизонта.
– И кто же это такой – Святой Криоген? Ты его знал?
– Но ты ведь не захотел о нем слушать, – усмехнулся дед. – Теперь ты сам все можешь узнать. Да хотя бы у вахтерши – она очень приветливая женщина…
– У какой вахтерши? – осторожно спросил притихший внук.
Дед, всю жизнь проработавший переплетчиком в Академии наук, словно не услышал вопроса, только отозвался:
– … насколько я помню, на кафедре низких температур можно встретить очень теплых людей.
Он хотел еще добавить послесловие о том, что душа гения перед его рождением обязательно путешествует – собственно, это и было движущим мотивом кустарной сказки. Но все же решил не разбавлять абстракциями уже вполне реальную историю. И пусть мальчик сам докопается до нужного ему смысла. Узнает «мирское» имя странного святого, а дальше – только жми поисковые кнопки всемирной паутины. Вся биография как на ладони, включая дождливое место рождения, манеру одеваться, регалии, звания, заслуги, долгий-долгий путь… Это уже совсем другая сказка.
