КНИГА, КОТОРАЯ НЕ ОТПУСКАЕТ
Только стихи / Андрей Ивонин. – Москва: Образ (издатель Побужанский Э.Г.), 2021. – 160 с. (Серия «Поэзия XXI века»).
Если бы название книги Андрея Ивонина «Только стихи» было «Не только стихи», то читатель справедливо ожидал бы встретить в ней, к примеру, прозу, или образцы художественного творчества поэта, или другие дополнения и расширения, не подпадающие под понятие «стихи». Но если бы книга имела название только «Стихи», читатель нисколько бы не усомнился в ее содержании так же, как и увидев название «Только стихи». Тогда зачем к слову «стихи» прибавлена частица «только»? Украшение? Необязательный, но элегантный аксессуар? Вынесенное на всеобщее обозрение самоограничение, напоминающее автору, что его книга исключительно поэтическая? Акцент? На чем? Баловство? Безответственная игра словами? А может, как раз ответственная? Если в русском языке есть такая частица, то почему бы ее не использовать рядом со словом «стихи», если она, ничего не меняя по сути, придает названию изящную протяженность, эдакую витиеватость.
Впрочем, театрализация авторских приемов, игра с какой-нибудь незаметной деталью, чтобы придать ей неожиданный бутафорский объем, – закономерна. Андрей Ивонин не только поэт. Его деятельность связана с театром, в московском театре «Эрмитаж» он заведует художественно-постановочной частью. Вот уж кто больше других знает о хитростях и уловках среды, где все иллюзорно, где дворцы, герои и страсти созидаются из воздуха, надо только знать тайные законы ремесла, которое для несведущих настоящее волшебство.
Еще не погружаясь в стихи, лишь рассуждая о названии, оценивая качество издания, можно отметить, что автор внимателен к эстетической стороне вопроса. Книга вышла в издательстве «Образ» Эдуарда Побужанского, продукция которого отличается высоким полиграфическим уровнем. Компактный поэтический формат. Твердая обложка, обещающая авторскому слову долгую счастливую жизнь. Вкус и мера в оформлении. Вступление главного редактора издательства, послесловие Валерии Исмиевой, – о поэте есть, что сказать.
Распахиваем книгу. Раскрываем или действительно пашем, то есть разрабатываем словесное поле взглядом, чувством, умом?
Первое стихотворение всегда самое важное, последнее тоже. Но ведь читаем с начала, а сначала первое.
Вот тьма над черной бездною. Вот свет.
Вот прошлого подробная канва.
Вот жизнь длиною в миллионы лет.
А вот небес холодных синева.
Вот перечень всех сущностей земных
от homo sapiens до губок и амеб.
Вот мальчик, о созвездиях иных
мечтающий, читающий взахлеб
неписаную Книгу Бытия.
Вот мириады звезд над головой.
Вот Космос. Вот Вселенная. Вот я,
шагающий по гулкой мостовой,
и тот отрезок времени, когда
встает вопрос, один средь прочих тем:
откуда мы и движемся куда?
В какую даль стремимся и зачем?
Но сколько о подсказке ни проси
и ни бросай в ночное небо клич,
не хватит ни терпения, ни сил
рассудком Божий замысел постичь.
Поражает, пробирает ознобом узнавание: «Изумление», Вислава Шимборская! Несомненно, поэты могут брать одну и ту же тему, могут раскрывать ее в одном и том же ключе, но в итоге всегда будут разные интонации, разные стихи. Потому что прекрасное стихотворение – уникальный, единственно возможный вариант изложения. Чтобы совершить плагиат, надо разрушить идеал и собрать в другом порядке, такой результат никогда не будет совершенством. Совершенством может быть только индивидуальное высказывание. Мы имеем два таких высказывания на одну и ту же тему. Поразительно, как они родственны, до ритма, до рифмовки, до беспомощно-вопросительной интонации, и как каждое из них абсолютно самостоятельно.
ИЗУМЛЕНИЕ
Как получилась я такой, какая есть?
Такой, а не другой? Что делаю я здесь?
Во вторник? В комнате,
а не в гнезде вон том?
И с кожей, а не в кожуре?
С лицом, а не листом?
Зачем здесь лично я, не кто-нибудь иной?
Вращаюсь у звезды,
держась за шар земной?
И в тех веках мои отсутствуют следы,
где выходила жизнь на сушу из воды,
сменялась череда вершин и пропастей?
Здесь, именно сейчас?
Из крови и костей?
И только я сама? Но почему и как,
не за сто миль, не в стороне на шаг,
не накануне, не сто лет назад
сижу я, устремив во тьму глаза
и вскинув голову, — так на пороге мрака,
насторожившись, вдруг замрет собака?
Виславу Шимборскую, умную и остроумную польскую поэтессу, традиционно переводят верлибром, как в первоисточнике. Но здесь дан мой собственный перевод рифмованным стихом, куда ее слова, и по смыслу, и по звучанию, ложатся как в колыбель без каких-либо усилий, музыкально, что так мило русскому уху.
Читая стихи Андрея Ивонина, нахожу их созвучными моим собственным. Мне понятно, откуда они появились, даже могу осмелиться предположить, что механика их возникновения у этого поэта сходна с той, которая подталкивает к написанию стихов меня. Немаловажно также, что и некая подсознательная цель, к которой стремится автор в процессе работы, близка той, к которой стремлюсь я. Не только точно выразить настроение, но и донести вместе с ним какую-то неожиданную мысль.
Опять же, такое сходство не дает никакого права судить о стихах Андрея Ивонина как о своих, но общий ход мышления мне импонирует. Классический строй, лаконизм, продуманность и законченность поднятых тем, во всем чувствуется ответственность автора за произносимое им, что вызывает уважение и доверие. Вот, к примеру, стихотворение, тоже одно из первых в книге.
СУМЕРКИ
Над озером кульбиты коромысл.
Неспешный разговор. Вопросы и ответы.
И взгляд, что различает не предметы,
но тень предметов. Их сакральный смысл.
Ладонь скользит по плоскости стола:
льняная скатерть, сахарница, ваза
из хрусталя, но сумерек зола
наводит ретушь на сетчатке глаза.
Темно. И кем-то сказанная фраза
течет и застывает как смола.
Стихотворение короткое, поэтому имеет огромное преимущество перед более длинными или очень длинными. Краткость требует наполненности строк, запрещает задвоение, смыслы должны исчерпываться ограниченным количеством звуков. Тут все соразмерно. Есть пространство, где водная гладь с радугами легко сжимается до комнаты, до ладони. Есть время, неторопливо идущее от светлого дня к полной тьме. Есть температура, когда вместе с остывающим днем остывает и замедляется разговор.
Мешает лишь одно единственное безразличное словечко «кем-то». «Кем-то сказанная фраза…». Немыслимо, категорически невозможно, чтобы в таинственно-сокровенном, трепетно-личном кругу был кто-то неидентифицируемый. Едва в созданной зарисовке возникает намек на присутствие чужого, тихая лирика лопается от ломящейся в нее агрессивной толпы посторонних. За, казалось бы, безобидным «кем-то» стоит массовость, не поддающаяся обузданию.
Один из излюбленных авторских приемов: собрать убедительный образ из подручного материала, но так скомпонованного и подогнанного, что в итоге складывается вдохновляющее поэтическое полотно. В книге достаточно много таких стихов, сходных по построению и принципиальной композиции. Приведу одно из них. Кстати, стихотворение «Сумерки», рассмотренное выше, построено по тому же принципу.
ПЕТЕРБУРГ
Чудесный сон, видение, мираж,
старинный друг, сообщник тайный наш,
чьи окна вновь в глаза мои глядят
из-за чугунных кованых оград.
Дворцов и площадей прекрасный вид.
Река Нева, одетая в гранит,
на фоне безупречной синевы.
И Летний сад, и каменные львы.
Не пресловутое окно, не колыбель
переворота — небо и апрель,
продрогшие в колодезных дворах.
И солнце на высоких куполах.
Короткая и чахлая весна,
но тем не менее лишающая сна
влюбленных почитателей своих.
Дробь каблуков на гулких мостовых.
Здесь оживают прошлые года.
В каналах стынет черная вода.
И дуют бесконечные ветра
над городом — творением Петра,
где наши тени вместе, вдалеке,
по Невскому идут рука в руке.
Где мы опять немного влюблены.
Где до сих пор шаги мои слышны.
Так и бывает. Приезжаешь в Петербург на утреннем поезде. Московский вокзал. Весна. Бледное солнце. Холодно. Ты уже здесь, но все двери, в которые будешь входить в течение дня, еще закрыты. Ты свободен как птица, но отягощен чемоданом, который громыхает колесами по выбоинам асфальта, или брусчатке, или тротуарной плитке. Ты еще никому здесь не нужен, в первую очередь, городу. Сам ненужный, обладаешь ненужным тебе временем. Можно пойти в любую сторону, здесь так много есть, куда пойти, трудно выбрать, ведь ты везде уже много раз был.
В стихотворении воссоздано неприкаянно-счастливое настроение. Ты Петербургу вовсе не нужен, а он тебе – да. Ты его любишь и, малость, боишься, а он тебя не замечает. Ты связываешь с ним свои сокровенные воспоминания, а ему нет до них дела. Вот какие у нас с ним отношения. Что в стихотворении бросается в глаза и мешает полюбить его, так это неизбежные питерские штампы: «чугунных кованых оград», «каменные львы», «дворцов и площадей», «Нева, одетая в гранит», «весна, …лишающая сна», «творением Петра». Поэт оперирует утилитарной мозаикой, что страшно усложняет для него задачу создания неповторимого образа. Но как серьезный мастер, он все же умудряется собрать впечатление за счет немногих, но уникальных авторских включений: «…небо и апрель, / продрогшие в колодезных дворах. / И солнце на высоких куполах», «В каналах стынет черная вода».
Хотя начался анализ «Петербурга» как пример, когда картина складывается из отдельных штрихов, которые постепенно соединяются в нечто цельное, но внимательное рассмотрение штрихов повело совсем в другую сторону. Все мы, москвичи, – я, естественно, тоже, – писали о Петербурге. Нам трудно писать о нем своими словами, ведь истинные слова рождает простота в отношениях, родство. А родства нет. Мы пишем, как скованные неловкостью просители, тушующиеся на аудиенции у августейшей особы. Чтобы выбраться из скованности, надо преодолеть официальные отношения, перейти с императором на «ты». Но тут уж каждый должен действовать по-своему.
Следом приведу стихотворение, которое не хочется обсуждать. Здесь лучшей репликой будет минута молчания. Законченная картина отчаяния. Каждая деталь, каждое действие абсолютны. И убийственно точная последняя строка.
Когда как тень вползает в дом беда,
все изменяя раз и навсегда,
когда в глазах кружится потолок,
когда земля уходит из-под ног,
из дома выйти. В сумерки. В метель.
Туда, где ветер двери рвет с петель.
Идти напропалую, напрямик,
в глухом пальто, уткнувшись в воротник.
То медленно, то ускоряя шаг, бегом,
хватая воздух судорожным ртом.
Как с головою в омут, в петлю, в бой,
не видя ничего перед собой,
не глядя на прохожих и дома,
не думая, чтоб не сойти с ума.
Обзор некоторых стихов книги, размышления над ними, вылились в творческий диалог с автором. Он предлагает реплику в виде законченного стихотворения и получает отклик внимательного читателя. Стоит сосредоточиться на последнем стихотворении, завершающем книгу. Оно, кстати, яркий пример того же самого авторского приема, когда образ созидается из вереницы перечислений. Стихотворение знаковое. Название обязывает.
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
Жизнь продолжается и в четырех стенах,
и в бессвязных обрывках тв-передач,
и в горячечных снах;
в темноте душной палаты,
в тусклом свечении утренних окон;
в слабом теле, дрожащем как лист,
сохраняющем боль и жар;
в голове, надувшейся как воздушный шар;
в еле живой душе,
внутри тебя свернувшейся в кокон.
Жизнь продолжается,
несмотря на кривой високосный год,
даже если дела принимают такой оборот,
что уже нет сил от нелепых фантазий
и чаяний лживых.
Но когда твой корабль получает опасный крен
и теряет мачты на фоне больничных стен,
и тогда ты живешь,
пока кровь пульсирует в жилах.
Жизнь продолжается, несмотря на то,
что у страха глаза велики;
с каждым новым вдохом, с понедельника,
с чистой страницы, с новой строки;
как бесценный подарок,
дорогая награда,
как чудо.
А уставший за сутки санитар-сутенер,
заправляя пустую кровать, говорит:
вот тебе еще несколько лет,
будешь ли продлевать?
Отвечаю: чего бы это ни стоило,
обязательно буду.
Скажем так, череду признаков жизни можно было бы множить бесконечно, они вообще тут несущественны. Они разной значимости, от пустяковых до глобальных, и все, подобно кольцам детской пирамидки, нанизаны на стержень главной темы – тяжелой болезни, где человек балансирует между жизнью и смертью. Пирамидка собрана как попало, кольца нанизаны в беспорядке, потому что даже самый ничтожный признак жизни в минуты борьбы с недугом обретает силу оберега или заклинания. Неровный ритм строк, паузы, тяжелое дыхание больного. Главное, что у пирамидки есть основание, небольшая, но устойчивая платформа. Опора, олицетворяющая жизнь. Болезнь в стихотворении представляет собой важнейший признак жизни. Все прочие обретут значение и рейтинг только после преодоления болезни, или утратят смысл, если болезнь возьмет верх. Человек – полигон, где идут испытания на выживание, душа свернулась в кокон и ждет итога. Но выбор перед больным не стоит: непременно жить.
Но зачем, зачем здесь слова «чего бы это ни стоило, обязательно»? В отличие от игривого и ничего не меняющего «только» в названии книги, эти – лишь мельтешащие посредники между двумя главными героями, застывшими лицом к лицу: человеком и жизнью. По ощущению в конце достаточно упрямого злого «буду».
По мере чтения обнаруживается, что автор, кроме излюбленных приемов стихосложения, имеет также склонность к тематическому объединению стихов. Книга не разделена на блоки, но внутри нее есть зоны, где приоритет отдается стихам одной направленности. Неторопливая череда стихов об осени. «Осень ржавит листву», «Сотни туч вороных, и гнедых, и каурых, и серых…» (Тучи), «И, словно рана, глубока / на сердце осень» (Осень), «Высохший лист, как флаг, / треплется на ветру» (Никогда). Об осени сказано много.
Есть в книге и территория, где царствует зима. Стихи о зиме идут подряд, льнут друг к другу, и автор не хочет прерывать череду, давая ей полностью высказаться. «Надрываются, дуют метели, / и стоят, чуть насупясь, дома» (Надрываются, дуют метели), «О чем справляться, как не о погоде, / у хмурого, седого декабря» (О чем еще писать, как не о лете). Да, стихов о лете много, они являются фактической фактурой, лето – тот общий фон, на котором проступают, то осень, то зима, а то жизнеутверждающим клином летят стихи о весне: «Вот тут-то внезапно, как выстрел, случается март» (Вот так и бывает).
И есть в книге «детская площадка». «Помню конфетный фантик / в мягких кошачьих лапах / и себя, читающего Маршака без запинки; / солнце, по утрам разлитое в доме, и запах / овечьей шерсти, керосина / и топленого молока из крынки» (Воспоминания детства). Как стихи об осени, о зиме, весне, здесь объединены стихи о детстве. Детство как время года.
Разобрать все стихи книги невозможно. Любой может прочитать их и составить свое мнение. В пределах этой статьи произведен отбор, хоть и достаточно случайный, но верное общее впечатление о поэте сложилось. Однако листая напоследок страницы книги «Только стихи», обнаруживаешь, что строки, четверостишья, названия привязывают к себе, зовут остановиться.
И вдруг понимаешь, что придется останавливаться на каждом шагу. Вот здесь и заключается тайное очарование хорошей книги, которая не отпускает и предлагает все новые и новые реплики для дискуссий высшего пилотажа. И если, следуя за Михаилом Анчаровым, сравнить полет с поэтическим вдохновением, то слова Андрея Ивонина из стихотворения «Летчик» могут быть отнесены и к поэтическому творчеству.
Я невесом и легок, словно пух,
От скорости захватывает дух.
Здесь дальше горизонт и ярче звезды.
Крылом поймав воздушную струю,
я ей дышу и пьяный ветер пью…
